![]() |
Народные Русские Сказкисобранные Александром Афанасьевым |
|
Царевна-лягушкаВ старые годы, в старопрежни, у одного царя было три сына — все они на возрасте. Царь и говорит: — Дети! Сделайте себе по самострелу и стреляйте: кака женщина принесет стрелу, та и невеста; ежели никто не принесет, тому, значит, не жениться. Большой сын стрелил, принесла стрелу княжеска дочь; средний стрелил, стрелу принесла генеральска дочь; а малому Ивану-царевичу принесла стрелу из болота лягуша в зубах. Те братья были веселы и радостны, а Иван-царевич призадумался, заплакал. — Как я стану жить с лягушей? Век жить — не реку перебрести или не поле перейти! Поплакал-поплакал, да нечего делать — взял в жены лягушу. Их всех обвенчали по ихнему там обряду; лягушу держали на блюде. Вот живут они. Царь захотел одиножды посмотреть от невесток дары, котора из них лучше мастерица. Отдал приказ. Иван-царевич опять призадумался, плачет: — Чего у меня сделат лягуша! Все станут смеяться. Лягуша ползат по полу, только квакат. Как уснул Иван-царевич, она вышла на улицу, сбросила коясух, сделалась красной девицей и крикнула: — Няньки-маньки! Сделайте то-то! Няньки-маньки тотчас принесли рубашку самой лучшей работы. Она взяла ее, свернула и положила возле Ивана-царевича, а сама обернулась опять лягу-шей, будто ни в чем не бывала! Иван-царевич проснулся, обрадовался, взял рубашку и понес к царю. Царь принял ее, посмотрел: — Ну, вот это рубашка — во Христов день надевать! Середний брат принес рубашку; царь сказал: — Только в баню в ней ходить! А у большого брата взял рубашку и сказал: — В черной избе ее носить! Разошлись царски дети; двое-то и судят между собой: — Нет, видно, мы напрасно смеялись над женой Ивана-царевича, она не лягуша, а кака-нибудь хитра! Царь дает опять приказанье, чтоб снохи состряпали хлебы и принесли ему напоказ, котора лучше стряпат? Те невестки сперва смеялись над лягушей; а теперь, как пришло время, они и послали горнишну подсматривать, как она станет стряпать. Лягуша смекнула это, взяла, замесила квашню, скатала, печь сверху выдолбила, да прямо туда квашню и опрокинула. Горнишна увидела, побежала, сказала своим барыням, царским невесткам, и те так же сделали. А лягуша хитрая только их провела, тотчас тесто из печи выгребла, все очистила, замазала, будто ни в чем не бывала, а сама вышла на крыльцо, вывернулась из кожуха и крикнула: — Няньки-маньки! Состряпайте сейчас же мне хлебов таких, каки мой батюшка по воскресеньям да по праздникам только ел. Няньки-маньки тотчас притащили хлеба. Она взяла его, положила возле Ивана-царевича, а сама сделалась лягушей. Иван-царевич проснулся, взял хлеб и понес к отцу. Отец в то время принимал хлебы от больших брато-вей; их жены как поспускали в печь хлебы так же, как лягуша,— у них и вышло кули-мули. Царь наперво принял хлеб от большого сына, посмотрел и отослал на кухню; от середнего принял, туда же послал. Дошла очередь до Ивана-царевича; он подал свой хлеб. Отец принял, посмотрел и говорит: — Вот это хлеб — во Христов день есть! Не такой, как у больших снох, с закалой! После того вздумалось царю сделать бал, посмотреть своих сношек, котора лучше пляшет? Собрались все гости.и снохи, кроме Ивана-царевича; он задумался — куда я с лягушей поеду? И заплакал навзрыд наш Иван-царевич. Лягуша и говорит ему: — Не плачь, Иван-царевич! Ступай на бал. Я через час буду. Иван-царевич немного обрадовался, как услыхал, что лягуша бает; уехал, а лягуша повила, сбросила с себя кожух, оделась чудо как! Приезжает на бал; Иван-царевич обрадовался, и все руками схлопали: кака красавица! Начали закусывать; царевна огложет коску, да и в рукав, вьшьет чего — остатки в другой рукав. Те снохи видят, чего она делат, и они тоже кости кладут к себе в рукава, пьют чего — остатки льют в рукава. Дошла очередь танцевать; царь посылает больших снох, а они ссылаются на лягугпу. Та тотчас подхватила Ивана-царевича и пошла; уж она плясала-плясала, вертелась-вертелась — всем на диво! Махнула правой рукой — стали леса и воды, махнула левой — стали летать разные птицы. Все изумились. Отплясала — ничего не стало. Други снохи пошли плясать, так же хотели: котора правой рукой ни махнет, у той кости-та и полетят, да в людей, из левого рукава вода разбрызжет — тоже в людей. Царю не понравилось, закричал: — Будет, будет! Снохи перестали. Бал был на отходе. Иван-царевич поехал наперед, нашел там где-то женин кожух, взял его да и сжег. Та приезжат, хватилась кожуха: нет!—сожжен. Легла спать с Иваном-царевичем; перед утром и говорит ему: — Ну, Иван-царевич, немного ты не потерпел; твоя бы я была, а теперь бог знат. Прощай! Ищи меня за тридевять земель, в тридесятом царстве. И не стало царевны. Вот год прошел, Иван-царевич тоскует о жене; на другой год собрался, выпросил у отца, у матери благословенье и пошел. Идет долго уж, вдруг попадается ему избушка — к лесу передом, к нему задом. Он и говорит: — Избушка, избушка! Стань по-старому, как мать поставила,— к лесу задом, а ко мне передом. Избушка перевернулась. Вошел в избу; сидит старуха и говорит: — Фу, фу! Русской коски слыхом было не слыхать и видом не видать, нынче русска коска сама на двор пришла! Куда ты, Иван-царевич, пошел? — Прежде, старуха, напой-накорми, потом вести расспроси. Старуха напоила-накормила и спать положила. Иван-царевич говорит ей: — Баугпка! Вот я пошел доставать Елену Пре-красну. — Ой, дитятко, как ты долго (не бывал)! Она с первых-то годов часто тебя поминала, а теперь уж не помнит, да и у меня давно не бывала. Ступай вперед к середней сестре, та больше знат. Иван-царевич поутру отправился, дошел до избушки и говорит: — Избушка, избушка! Стань по-старому, как мать поставила,— к лесу задом, а ко мне передом. Избушка перевернулась. Он вошел в нее, видит—сидит старуха и говорит: — Фу! Фу! Русской коски слыхом было не слыхать и видом не видать, а нынче русска коска сама на двор пришла! Куда, Иван-царевич, пошел? — Да вот, баушка, доступать Елену Прекрасну. — Ой, Иван-царевич,— сказала старуха,— как ты долго! Она уж стала забывать тебя, выходит взамуж за другого: скоро свадьба! Живет теперь у большой сестры, ступай туда да смотри ты: как станешь подходить—у нее узнают, Елена обернется веретеш-ком, а платье на ней будет золотом. Моя сестра золото станет вить; как совьет веретешко, и положит в ящик, и ящик запрет, ты найди ключ, отвори ящик, веретешко переломи, кончик брось назад, а корешок перед себя: она и очутится перед тобой. Пошел Иван-царевич, дошел до этой старухи, зашел в избу; та вьет золото, свила его веретешко и положила в ящик, заперла и ключ куда-то положила. Он взял ключ, отворил ящик, вынул веретешко и переломил по сказанному, как по писанному, кончик бросил за себя, а корешок перед себя. Вдруг и очутилась Елена Прекрасна, начала здороваться: — Ой, да как ты долго, Иван-царевич? Я чуть за другого не ушла. А тому жениху надо скоро быть. Елена Прекрасна взяла ковер-самолет у старухи, села на него, и понеслись, как птица полетели. Жених-от за ними вдруг и приехал, узнал, что они уехали; был тоже хитрый! Он ступай-ка за ними в погоню, гнал, гнал, только сажон десять не догнал: они на ковре влетели в Русь, а ему нельзя как-то в Русь-то, воротился; а те прилетели домой, все обрадовались, стали жить да быть да животы наживать — на славу всем людям. |