![]() |
Народные Русские Сказкисобранные Александром Афанасьевым |
|
Рассказы о мертвецахЕхал ночью мужик с горшками; ехал, ехал, лошадь у него устала и остановилась как раз против кладбища. Мужик выпряг лошадь, пустил на траву, а сам прилег на одной могиле; только что-то не спится ему. Лежал, лежал, вдруг начала под ним могила растворяться; он почуял это и вскочил на ноги. Вот могила растворилась, и оттуда вышел мертвец с гробовою крышкою, в белом саване; вышел и побежал к церкви, положил в дверях крышку, а сам в село. Мужик был человек смелый; взял гробовую крышку и стал возле своей телеги, дожидается — что будет? Немного погодя пришел мертвец, хвать — а крышки то нету; стал по следу добираться, добрался до мужика и говорит: — Отдай мою крышку, не то в клочья разорву! — А топор-то на что? — отвечает мужик.— Я сам тебя искрошу на мелкие части! — Отдай, добрый человек!—просит его мертвец. — Тогда отдам, когда скажешь: где был и что делал? — А был я в селе; уморил там двух молодых парней. — Ну, скажи теперь: как их оживить можно? Мертвец поневоле сказывает: — Отрежь от моего савана левую полу и возьми с собой; как придешь в тот дом, где парни уморены, насыпь в горшочек горячих угольев и положи туда клочок от савана да дверь затвори; от того дыму они сейчас оживут. Мужик отрезал левую полу от савана и отдал гробовую крышку. Мертвец подошел к могиле — могила растворилась; стал в нее опускаться — вдруг петухи закричали, и он не успел закрыться как надо: один конец крышки снаружи остался. Мужик все это видел, все приметил. Стало рассветать; он запряг лошадь и поехал в село. Слышит в одном доме плач, крики; входит туда—лежат два парня мертвые. — Не плачьте! Я смогу их оживить. — Оживи, родимый; половину нашего добра тебе отдадим,— говорят родичи. Мужик сделал все так, как научил его мертвец, и парни ожили. Родные обрадовались, а мужика тотчас схватили, скрутили веревками: — Нет, дока! Мы тебя начальству представим; коли оживить сумел, стало быть, ты и уморил-то! — Что вы, православные! Бога побойтесь!—завопил мужик и рассказал все, что с ним ночью было. Вот дали знать по селу, собрался народ и повалил на кладбище, отыскали могилу, из которой мертвец выходил, разрыли и вбили ему прямо в сердце осиновый кол, чтоб больше не вставал да людей не морил; а мужика знатно наградили и с честью домой отпустили. *** Отпустили одного солдата в побывку на родину; вот он шел-шел, долго ли, коротко ли, и стал к своему селу приближаться. Недалеко от села жил мельник на мельнице; в былое время солдат водил с ним большое знакомство; отчего не зайти к приятелю? Зашел; мельник встретил его ласково, сейчас винца принес, стали распивать да про свое житье-бытье толковать. Дело было к вечеру, а как погостил солдат у мельника — так и вовсе смерилось. Собирается солдат идти на село; а хозяин говорит: — Служивый, ночуй у меня; теперь уж поздно, да, пожалуй, и беды не уйдешь! — Что так? — Бог наказал! Помер у нас страшный колдун; по ночам встает из могилы, бродит по селу и то творит, что на самых смелых страх нагнал! Как бы он и тебя не потревожил! — Ничего! Солдат — казенный человек, а казенное ни в воде не тонет, ни в огне не горит; пойду, больно хочется с родными поскорей увидаться. Отправился; дорога шла мимо кладбища. Видит— на одной могиле огонек светит. — Что такое? Дай посмотрю. Подходит, а возле огня колдун сидит да сапоги тачает. — Здорово, брат!—крикнул ему служивый. Колдун взглянул и спрашивает: — Ты сюда зачем? — Да захотелось посмотреть, что ты делаешь. Колдун бросил свою работу и зовет солдата на свадьбу: — Пойдем, брат, погуляем — в селе нонче свадьба! — Пойдем! Пришли на свадьбу, начали их поить, угощать всячески. Колдун пил-пил, гулял-гулял и осердился; прогнал из избы всех гостей и семейных, усыпил повенчанных, вынул два пузырька и шильце, ранил шильцем руки жениха и невесты и набрал их крови. Сделал это и говорит солдату: — Теперь пойдем отсюда. Вот и пошли. На дороге солдат спрашивает: — Скажи, для чего набрал ты в пузырьки крови? — Для того, чтоб жених с невестою померли; завтра никто их не добудится! Только один я знаю, как их оживить. — А как? — Надо разрезать у жениха и невесты пяты и в те раны влить опять кровь — кажному свою: в правом кармане спрятана у меня кровь жениха, а в левом невестина. Солдат выслушал, слова не проронил; а колдун все хвалится: — Я,—говорит,— что захочу, то и сделаю! — Будто с тобой и сладить нельзя? — Как нельзя? Вот если б кто набрал на костер осиновых дров во сто возов да сжег меня на этом костре, так, может, и сладил бы со мною! Только жечь меня надо умеючи; в то время полезут из моей утробы змеи, черви и разные гады, полетят галки, сороки и вороны; их надо ловить да в костер бросать: если хоть один червяк уйдет, тогда ничто не поможет! В том червяке я ускользну! Солдат выслушал и запомнил. Говорили, говорили и дошли, наконец, до могилы. — Ну, брат,— сказал колдун,—теперь я тебя разорву; а то ты все расскажешь. — Что ты, образумься! Как меня рвать? Я богу и государю служу. Колдун заскрипел зубами, завыл и бросился на солдата, а тот выхватил саблю и стал наотмашь бить. Дрались, дрались, солдат почти из сил выбился; эх, думает, ни за грош пропал! Вдруг запели петухи—колдун упал бездыханен. Солдат вынул из его карманов пузырьки с кровью и пошел к своим родичам. Приходит, поздоровался; родные спрашивают: — Не видал ли ты, служивый, какой тревоги? — Нет, не видал. — То-то! А у нас на селе горе: колдун ходить повадился. Поговорили и легли спать; наутро проснулся солдат и начал спрашивать: — Говорят, у вас свадьба где-то справляется? Родные в ответ: — Была свадьба у одного богатого мужика, только и жених и невеста нынешней ночью померли, а отчего—неизвестно. — А где живет этот мужик? Указали ему дом; он, не говоря ни слова, пошел туда; приходит и застает все семейство в слезах. — О чем горюете? — Так и так, служивый! — Я могу оживить ваших молодых, что дадите? — Да хоть половину именья бери! Солдат сделал так, как научил его колдун, и оживил молодых; вместо плача начались радость, веселье. Солдата и угостили и наградили. Он налево кругом и марш к старосте; наказал ему собрать крестьян и приготовить сто возов осиновых дров. Вот привезли дрова на кладбище, свалили в кучу, вытащили колдуна из могилы, положили в костер и зажгли; а кругом народ обступил — все с метлами, лопатами, кочергами. Костер облился пламенем, начал и колдун гореть; утроба его лопнула, и полезли оттуда змеи, черви и разные гады, и полетели оттуда вороны, сороки и галки; мужики бьют их да в огонь бросают, ни одному червяку не дали ускользнуть. Так колдун и сгорел! Солдат тотчас собрал его пепел и развеял по ветру. С того времени стала на селе тишина; крестьяне отблагодарили солдата всем миром; он побыл на родине, нагулялся досыта и воротился на царскую службу с денежками. Отслужил свой срок, вышел в отставку и стал жить-поживать, добра наживать, худа избывать. *** Отпросился солдат в отпуск — родину навестить, родителей повидать, и пошел в дорогу. День шел, другой шел, на третий забрел в дремучий лес. Где тут ночевать? Увидал — на опушке две избы стоят, зашел в крайнюю и застал дома одну старуху. — Здравствуй, бабушка! — Здравствуй, служивенькой! — Пусти меня ночь переспать. — Ступай, только тебе здесь беспокойно будет. — Что? Али тесно у вас? Это, бабушка, ничего; солдату немного места надо; где-нибудь в уголок прилягу, только, бы не на дворе! — Не то, служивенькой! На грех пришел ты... — На какой грех? — А вот на какой: в соседней избе помер недавно старик — большой колдун; и таперича каждую ночь рыщет он по чужим домам да людей ест. — Э, бабушка, бог не выдаст, свинья не съест. Солдат разделся, поужинал и полез на полати; лег отдыхать, а возле себя тесак положил. Ровно в двенадцать часов попадали все запоры и растворились все двери; входит в избу покойник в белом саване и Просился на старуху. — Ты, проклятый, зачем сюда? — закричал на него солдат. Колдун оставил старуху, вскочил на полати и давай с солдатом возиться. Тот его тесаком рубил, рубил, все пальцы на руках поотбивал, а все не может поправиться. Крепко они сцепились, и оба с полатей на пол грохнулись; колдун под низ, а солдат наверх попал; схватил солдат его за бороду и до тех пор угощал тесаком, пока, петухи не запели. В ту самую минуту колдун омертвел; лежит, не тронется, словно деревянная колода. Солдат вытащил его на двор и бросил в колодезь— головой вниз, ногами кверху. Глядь: на ногах у колдуна славные новые сапоги, гвоздями убиты, дегтем смазаны! «Эх, жаль, так задаром пропадут,—думает солдат,— дай-ка я сниму их!» Снял с мертвого сапоги и воротился в избу. — Ах, батюшка служивенькой,— говорит старуха,— зачем ты с него сапоги-то снял? — Дак неужли ж на нем оставить? Ты смотри: какие сапоги-то! Кому не надо — рубль серебра даст; а я ведь человек походный, мне они очень пригодятся! На другой день простился солдат с хозяйкою и пошел дальше; только с того самого дня — куда он ни зайдет на ночлег, ровно в двенадцать часов ночи является под окно колдун и требует своих сапог. — Я,— грозит,— от тебя нигде не отстану; всю дорогу с тобой пройду; на родине не дам отдыху, на службе замучу! Не выдержал солдат: — Да что тебе, проклятый, надобно? — Подай мои сапоги! Солдат бросил в окно сапоги: — На, отвяжись от меня, нечистая сила! Колдун подхватил свои сапоги, свистнул и с глаз пропал. *** В одном селе жили-были муж; да жена; жили они весело, согласно, любовно; все соседи им завидовали, а добрые люди, глядючи на них, радовались. Вот хозяйка отяжелела, родила сына, да с-тех родов и померла. Бедный мужик горевал да плакал, пуще всего о ребенке убивался: как теперь выкормить, возрастить его без родной матери? Нанял какую-то старушку за ним ходить; все лучше. Только что за притча? Днем ребенок не ест, завсегда кричит, ничем его не утешишь; а наступит ночь — словно и нет его, тихо и мирно спит. — Отчего так?—думает старуха.—Дай-ка я ночь не посплю, авось разведаю. Вот в самую полночь слышит она: кто-то отворил потихоньку двери и подошел к люльке; ребенок затих, как будто грудь сосет. На другую ночь и на третью опять то же. Стала она говорить про то мужику; он собрал своих сродственников и стал совет держать. Вот и придумали: не поспать одну ночь да подсмотреть: кто это ходит да ребенка кормит? С вечера улеглись все на полу, в головах у себя поставили зажженную свечу и покрыли ее глиняным горшком. В полночь отворилась в избу дверь, кто-то подошел к люльке—и ребенок затих. В это время один из сродственников вдруг открыл свечу—смотрят: покойная мать в том самом платье, в каком ее схоронили, стоит на коленях, наклонясь к люльке, и кормит ребенка мертвой грудью. Только осветилась изба — она тотчас поднялась, печально взглянула на своего малютку и тихо ушла, не говоря никому ни единого слова. Все, кто ее видел, превратились в камень, а малютку нашли мертвым. |