Web gatchina3000.ru

 
Александр Афанасьев. Собиратель сказок

Народные Русские Сказки

собранные Александром Афанасьевым

собрание сочинений Gatchina3000.ru



В начало



 

Иван Быкович



В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь с царицею; детей у них не было. Стали они бога молить, чтоб создал им детище во младости на поглядение, а под старость на прокормление; помолились, легли спать и уснули крепким сном.

Во сне им привиделось, что недалеко от дворца есть тихий пруд, в том пруде златоперый ерш плавает, коли царица его скушает, сейчас может забеременеть. Просыпались царь с царицею, кликали к себе мамок и нянек, стали им рассказывать свой сон. Мамки и няньки так рассудили: что во сне привиделось, то и наяву может случиться.

Царь призвал рыбаков и строго наказал поймать ерша златоперого.

На заре пришли рыбаки на тихий пруд, закинули сети, и на их счастье с первою ж тонею попался златоперый ерш. Вынули его, принесли во дворец; как увидала царица, не могла на месте усидеть, скоро к рыбакам подбегала, за руки хватала, большой казной награждала; после позвала свою любимую кухарку и отдавала ей ерша златоперого с рук на руки.

— На, приготовь к обеду, да смотри, чтобы никто до него не дотронулся.

Кухарка вычистила ерша, вымыла и сварила, помои на двор выставила; по двору ходила корова, те помои выпила; рыбку съела царица, а посуду кухарка подлизала.

И вот разом забрюхатели: и царица, и ее любимая кухарка, и корова, и разрешились все в одно время тремя сыновьями: у царицы родился Иван-царевич, у кухарки — Иван, кухаркин сьш, у коровы — Иван Быкович.

Стали ребятки расти не по дням, а по часам; как хорошее тесто на опаре поднимается, так и они вверх тянутся. Все три молодца на одно лицо удались, и признать нельзя было, кто из них дитя царское, кто — кухаркино и кто от коровы народился. Только по тому и различали их: как воротятся с гулянья, Иван-царевич просит белье переменить, кухаркин сын норовит съесть что-нибудь, а Иван Быкович прямо на отдых ложится.

По десятому году пришли они к царю и говорят: — Любезный наш батюшка! Сделай нам железную палку в пятьдесят пудов.

Царь приказал своим кузнецам сковать железную палку в пятьдесят пудов; те принялись за работу и в неделю сделали. Никто палки за один край приподнять не может, а Иван-царевич, да Иван, кухаркин сын, да Иван Быкович между пальцами ее повертывают, словно перо гусиное.

Вышли они на широкий царский двор.

—  Ну, братцы,—говорит Иван-царевич,—давайте силу пробовать; кому быть большим братом.

—  Ладно,—отвечал Иван Быкович,—бери палку и бей нас по плечам.

Иван-царевич взял железную палку, ударил Ивана, кухаркина сына, да Ивана Быковича по плечам и вбил того и другого по колена в землю. Иван, кухаркин сын, ударил—вбил Ивана-царевича да Ивана Быко-вича по самую грудь в землю; а Иван Быкович ударил—вбил обоих братьев по самую шею.

—  Давайте,—говорит царевич,—еще силу попытаем: станем бросать железную палку кверху; кто выше забросит—тот будет больший брат.

—  Ну что ж, бросай ты!

Иван-царевич бросил—палка через четверть часа назад упала, Иван, кухаркин сьш, бросил—палка через полчаса упала, а Иван Быкович бросил—только через час воротилась.

—  Ну, Иван Быкович, будь ты больший брат. После того пошли они гулять по саду и нашли громадный камень.

—  Ишь какой камень! Нельзя ль его с места сдвинуть?—сказал Иван-царевич, уперся в него руками, возился, возился—нет, не берет сила.

Попробовал Иван, кухаркин сын,—камень чуть-чуть подвинулся. Говорит им Иван Быкович:

—  Мелко же вы плаваете! Постойте, я попробую.

Подошел к камню да как двинет его ногою—камень ажио загудел, покатился на другую сторону сада и переломал много всяких деревьев. Под тем камнем подпал открылся, в подвале стоят три коня богатырские, по стенам висит сбруя ратная: есть на чем добрым молодцам разгуляться!

Тотчас побежали они к царю и стали проситься:

— Государь-батюшка! Благослови нас в чужие земли ехать, самим на людей посмотреть, себя в людях показать.

Царь их благословил, на дорогу казной наградил; они с царем простились, сели на богатырских коней и в путь-дорогу пустились.

Ехали по долам, по горам, по зеленым лугам и приехали в дремучий лес; в том лесу стоит избушка на курячьих ножках, на бараньих рожках, когда надо—повертвывается.

—  Избушка, избушка, повернись к нам передом, к лесу задом; нам в тебя лезти, хлеба-соли ести.

Избушка повернулась. Добрые молодцы входят в избушку—на печке лежит баба-яга костяная нога, из угла в угол, нос в потолок.

—  Фу-фу-фу! Прежде русского духу слыхом не слыхано, видом не видано; нынче русский дух на ложку садится, сам в рот катится.

—  Эй, старуха, не бранись, слезь-ка с печки да на лавочку садись. Спроси: куда едем мы? Я добренько скажу.

Баба-яга слезла с печки, подходила к Ивану Быко-вичу близко, кланялась ему низко:

—  Здравствуй, батюшка Иван Быкович! Куда едешь, куда путь держишь?

—  Едем мы, бабушка, на реку Смородину, на калиновый мост; слышал я, что там не одно чудо-юдо живет.

—  Ай да Ванюша! За дело хватился; ведь они, злодеи, всех приполонили, всех разорили, ближние царства шаром покатили.

Братья переночевали у бабы-яги, поутру рано встали и отправились в путь-дорогу. Приезжают к реке Смородине; по всему берегу лежат кости человеческие, по колено будет навалено! Увидали они избушку, вошли в нее—пустехонька, и вздумали тут остановиться.

Пришло дело к вечеру. Говорит Иван Быкович:

—  Братцы! Мы заехали в чужедальную сторону, надо жить нам с осторожкою; давайте по очереди на дозор ходить.

Кинули жеребий—доставалось первую ночь сторожить Ивану-царевичу, другую—Ивану, кухаркину сыну, а третью—Ивану Быковичу.

Отправился Иван-царевич на дозор, залез в кусты и крепко заснул. Иван Быкович на него не понадеялся; как пошло время за полночь—он тотчас готов был, взял с собой щит и меч, вышел и стал под калиновый мост.

Вдруг на реке воды взволновалися, на дубах орлы закричали—выезжает чудо-юдо шестиглавое; под ним конь споткнулся, черный ворон на плече встрепенулся, позади хорт ощетинился. Говорит чудо-юдо шестиглавое:

—  Что ты, собачье мясо, спотыкаешься, ты, воронье перо, трепещешься, а ты, песья шерсть, ощетинилась? Аль вы думаете, что Иван Быкович здесь? Так он, добрый молодец, еще не родился, а коли родился—так на войну не сгодился; я его на одну руку посажу, другой прихлопну—только мокренько будет!

Выскочил Иван Быкович:

—  Не хвались, нечистая сила! Не поймав ясна сокола, рано перья щипать; не отведав добра молодца, нечего хулить его. А давай лучше силы пробовать: кто одолеет, тот и похвалится.

Вот сошлись они—поравнялись, так жестоко ударились, что кругом земля простонала. Чуду-юду не посчастливилось: Иван Быкович с одного размаху сшиб ему три головы.

—  Стой, Иван Быкович! Дай мне роздыху.

—  Что за роздых! У тебя, нечистая сила, три головы, у меня всего одна; вот как будет у тебя одна голова, тогда и отдыхать станем.

Снова они сошлись, снова ударились; Иван Быкович отрубил чуду-юду и последние головы, взял туловище—рассек на мелкие части и побросал в реку Смородину, а шесть голов под калиновый мост сложил. Сам в избушку вернулся. Поутру приходит Иван-царевич.

—  Ну что, не видал ли чего?

—  Нет, братцы, мимо меня и муха не пролетала.

На другую ночь отправился на дозор Иван, кухаркин сын, забрался в кусты и заснул. Иван Быкович на него не понадеялся; как пошло время за полночь—он тотчас снарядился, взял с собой щит и меч, вышел и стал под калиновый мост.

Вдруг на реке воды взволновалися, на дубах орлы раскричалися—выезжает чудо-юдо девятиглавое; под ним конь споткнулся, черный ворон на плече встрепенулся, позади хорт ощетинился. Чудо-юдо коня по бедрам, ворона по перьям, хорта по ушам:

— Что ты, собачье мясо, спотыкаешься, ты, воронье перо, трепещешься, ты, песья шерсть, щетинишься? Аль вы думаете, что Иван Быкович здесь? Так он еще не родился, а коли родился—так на войну не сгодился: я его одним пальцем убью!

Выскочил Иван Быкович:

—  Погоди—не хвались, прежде богу помолись, руки умой да за дело примись! Еще неведомо—чья возьмет!

Как махнет богатырь своим острым мечом раз-два, так и снес с нечистой силы шесть голов; а чудо-юдо ударил—по колена его в сыру землю вогнал.

Иван Быкович захватил горсть земли и бросил своему супротивнику прямо в очи. Пока чудо-юдо протирал свои глазища, богатырь срубил ему и остальные головы, взял туловище—рассек на мелкие части и побросал в реку Смородину, а девять голов под калиновый мост сложил.

Наутро приходит Иван, кухаркин сын.

—  Что, брат, не видал ли за ночь чего?

—  Нет, возле меня ни одна муха не пролетала, ни один комар не пищал!

Иван Быкович повел братьев под калиновый мост, показал им на мертвые головы и стал стыдить:

—  Эх вы, сони, где вам воевать? Вам бы дома на печи лежать!

На третью ночь собирается на дозор идти Иван Быкович; взял белое полотенце, повесил на стенку, а под ним на полу миску поставил и говорит братьям:

—  Я на страшный бой иду; а вы, братцы, всю ночь не спите да присматривайтесь, как будет с полотенца кровь течь: если половина миски набежит—ладно дело, если полна миска набежит—все ничего, а если через край польет—тотчас спускайте с цепей моего богатырского коня и сами спешите на помочь мне.

Вот стоит Иван Быкович под калиновым мостом; пошло время за полночь, на реке воды взволновалися, на дубах орлы раскричалися—выезжает чудо-юдо двенадцатиглавое; конь у него о двенадцати крылах, шерсть у коня серебряная, хвост и грива—золотые. Едет чудо-юдо; вдруг под ним конь споткнулся; черный ворон на плече встрепенулся, позади хорт ощетинился. Чудо-юдо коня по бедрам, ворона по перьям, хорта по ушам:

—  Что ты, собачье мясо, спотыкаешься, ты, воронье перо, трепещешься, ты, песья шерсть, щетинишься? Аль вы думаете, что Иван Быкович здесь? Так он еще не родился, а коли родился—так на войну не сгодился, я только дуну—его и праху не останется!

Выскочил Иван Быкович.

—  Погоди—не хвались, прежде богу помолись!

—  А, ты здесь! Зачем пришел?

—  На тебя, нечистая сила, посмотреть, твоей крепости испробовать.

—  Куда тебе мою крепость пробовать? Ты муха передо мной!

Отвечает Иван Быкович:

—  Я пришел с тобой не сказки рассказывать, а насмерть воевать.

Размахнулся своим острым мечом и срубил чуду-юду три головы. Чудо-юдо подхватил эти головы, черкнул по ним своим огненным пальцем—и тотчас все головы приросли, будто и с плеч не падали! Плохо пришлось Ивану Быковичу; чудо-юдо стал одолевать его, по колена вогнал в сыру землю.

—  Стой, нечистая сила! Цари-короли сражаются, и те замиренье делают; а мы с тобой ужли будем воевать без роздыху? Дай мне роздыху хоть до трех раз.

Чудо-юдо согласился; Иван Быкович снял правую рукавицу и пустил в избушку. Рукавица все окна побила, а его братья спят, ничего не слышат. В другой раз размахнулся Иван Быкович сильней прежнего и срубил чуду-юду шесть голов; чудо-юдо подхватил их, черкнул огненным пальцем—и опять все головы на местах, а Ивана Быковича забил он по пояс в сыру землю.

Запросил богатырь роздыху, снял левую рукавицу и пустил в избушку. Рукавица крышу пробила, а братья все спят, ничего не слышат. В третий раз размахнулся он еще сильнее и срубил чуду-юду девять голов; чудо-юдо подхватил их, черкнул огненным пальцем—головы опять приросли, а Ивана Быковича погнал он в сыру землю по самые плечи.

Иван Быкович запросил роздыху, снял с себя шляпу и пустил в избушку; от того удара избушка развалилася, вся по бревнам раскатилася.

Тут только братья проснулись, глянули—кровь из миски через край льется, а богатырский конь громко ржет да с цепей рвется. Бросились они на конюшню, спустили коня, а следом за ним и сами на помочь спешат.

—  А!—говорит чудо-юдо,—ты обманом живешь; у тебя помочь есть.

Богатырский конь прибежал, начал бить его копытами; а Иван Быкович тем временем вылез из земли, приловчился и отсек чуду-юду огненный палец. После того давай рубить ему головы: сшиб все до единой, туловище на мелкие части разнял и побросал все в реку Смородину.

Прибегают братья.

—  Эх вы, сони!—говорит Иван Быкович.—Из-за вашего сна я чуть-чуть головой не поплатился.

Поутру ранешенько вышел Иван Быкович в чистое поле, ударился оземь и сделался воробышком, прилетел к белокаменным палатам и сел у открытого окошечка. Увидала его старая ведьма, посыпала зер-нышков и стала сказывать:

—  Воробышек-воробей! Ты прилетел зернышков покушать, моего горя послушать. Насмеялся надо мной Иван Быкович, всех зятьев моих извел.

—  Не горюй, матушка! Мы ему за все отплатим,—говорят чудо-юдовы жены.

—  Вот я,—говорит меньшая,—напущу голод, сама выйду на дорогу да сделаюсь яблоней с золотыми и серебряными яблочками: кто яблочко сорвет—тот сейчас лопнет.

—  А я,—говорит середняя,—напущу жажду, сама сделаюсь колодезем; на воде будут две чаши плавать: одна золотая, другая серебряная; кто за чашу возьмется—того я утоплю.

—  А я,—говорит старшая,— сон напущу, а сама перекинусь золотой кроваткою; кто на кроватке ляжет—тот огнем сгорит.

Иван Быкович выслушал эти речи, полетел назад, ударился оземь и стал по-прежнему добрым молод-цем. Собрались три брата и поехали домой.

Едут они дорогою, голод их сильно мучает, а есть нечего. Глядь—стоит яблоня с золотыми и серебряными яблочками; Иван-царевич да Иван, кухаркин сын, пустились было яблочки рвать, да Иван Быкович наперед заскакал и давай рубить яблоню крест-накрест —только кровь брызжет!

То же сделал он и с колодезем и с золотою кроваткою. Сгибли чудо-юдовы жены.

Как проведала о том старая ведьма, нарядилась нищенкой, выбежала на дорогу и стоит с котомкою. Едет Иван Быкович с братьями; она протянула руку и стала просить милостыни.

Говорит царевич Ивану Быковичу:

— Братец! Разве у нашего батюшки мало золотой казны? Подай этой нищенке святую милостыню.

Иван Быкович вынул червонец и подает старухе; она не берется за деньги, а берет его за руку и вмиг с ним счезла. Братья оглянулись—нет ни старухи, ни Ивана Быковича, и со страху поскакали домой, хвосты поджавши.

А ведьма утащила Ивана Быковича в подземелье и привела к своему мужу—старому старику.

—  На тебе,—говорит,—нашего погубителя! Старик лежит на железной кровати, ничего не видит: длинные ресницы и густые брови совсем глаза закрывают. Позвал он двенадцать могучих богатырей и стал им приказывать:

—  Возьмите-ка вилы железные, подымите мои брови и ресницы черные, я погляжу, что он за птица, что убил моих сыновей?

Богатыри подняли ему брови и ресницы вилами; старик взглянул:

—  Ай да молодец Ванюша! Дак это ты взял смелость с моими детьми управиться! Что ж мне с тобою делать?

—  Твоя воля, что хочешь, то и делай, я на все готов.

—  Ну да что много толковать, ведь детей не поднять; сослужи-ка мне лучше службу: съезди в повиданное царство, в небывалое государство и достань мне царицу—золотые кудри, я хочу на ней жениться.

Иван Быкович про себя подумал: «Куда тебе, тарому черту, жениться, разве мне, молодцу!»

А старуха взбесилась, навязала камень на шею, бултых в воду и утопилась.

— Вот тебе, Ванюша, дубинка,—говорит старик,— ступай ты к такому-то дубу, стукни в него три раза дубинкою и скажи: «Выйди, корабль! Выйди, корабль! Выйди, корабль!» Как выйдет к тебе корабль, в то самое время отдай дубу трижды приказ, чтобы он затворился; да смотри не забудь! Если этого не сделаешь, причинишь мне обиду великую.

Иван Быкович пришел к дубу, ударяет в него дубинкою бессчетное число раз и приказывает: — Все, что есть, выходи!

Вышел первый корабль; Иван Быкович сел в него, крикнул:

—  Все за мной!—и поехал в путь-дорогу. Отъехав немного, оглянулся назад—и видит: сила

несметная кораблей и лодок! Все его хвалят, все благодарят.

Подъезжает к нему старичок в лодке:

—  Батюшка Иван Быкович, много лет тебе здравствовать! Прими меня в товарищи.

—  А ты что умеешь?

—  Умею, батюшка, хлеб есть. Иван Быкович сказал:

—  Фу, пропасть! Я и сам на это горазд; однако садись на корабль, я добрым товарищам рад.

Подъезжает в лодке другой старичок:

—  Здравствуй, Иван Быкович! Возьми меня с собой.

—  А ты что умеешь?

—  Умею, батюшка, вино-пиво пить.

—  Нехитрая наука! Ну да полезай на корабль. Подъезжает третий старичок:

—  Здравствуй, Иван Быкович! Возьми и меня.

—  Говори: что умеешь?

—  Я, батюшка, умею в бане париться.

—  Фу, лихая те побери! Эки, подумаешь, мудрецы! Взял на корабль и этого; а тут еще лодка подъехала; говорит четвертый старичок:

—  Много лет здравствовать, Иван Быкович! Прими меня в товарищи.

—  Да ты кто такой?

—  Я, батюшка, звездочет.

—  Ну, уж на это я не горазд; будь моим товарищем. Принял четвертого, просится пятый старичок.

—  Прах вас возьми! Куды мне с вами деваться? Сказывай скорей: что умеешь?

—  Я, батюшка, умею ершом плавать.

—  Ну, милости просим!

Вот поехали они за царицей — золотые кудри. Приезжают в невиданное царство, небывалое государство; а там уже давно сведали, что Иван Быкович будет, и целые три месяца хлеб пекли, вино курили, пиво варили. Увидал Иван Быкович несчетное число возов хлеба да столько же бочек вина и пива; удивляется и спрашивает:

—  Что б это значило?

—  Это все для тебя наготовлено.

—  Фу, пропасть! Да мне столько в целый год не съесть, не выпить.

Тут вспомнил Иван Быкович про своих товарищей и стал вызывать:

—  Эй вы, старички-молодцы! Кто из вас пить-есть разумеет?

Отзываются Объедайло да Опивайло:

—  Мы, батюшка! Наше дело ребячье.

—  А ну, принимайтесь за работу!

Подбежал один старик, начал хлеб поедать: разом в рот кидает не то что караваями, а целыми возами. Все приел и ну кричать:

—  Мало хлеба; давайте еще!

Подбежал другой старик, начал пиво-вино пить, все выпил и бочки проглотил.

—  Мало,—кричит.—Подавайте еще! Засуетилась прислуга, бросилась к царице с докладом, что ни хлеба, ни вина недостало.

А царица — золотые кудри приказала вести Ивана Быковича в баню париться. Та баня топилась три месяца и так накалена была, что за пять верст нельзя было подойти к ней. Стали звать Ивана Быковича в баню париться; он увидал, что от бани огнем пышет, и говорит:

—  Что вы, с ума сошли? Да я сгорю там! Тут ему опять вспомнилось:

—  Ведь со мной товарищи есть! Эй вы, старички-молодцы! Кто из вас умеет в бане париться?

Подбежал старик:

—  Я, батюшка! Мое дело ребячье.

Живо вскочил в баню, в угол дунул, в другой плюнул—вся баня остыла, а в углах снег лежит.

—  Ох, батюшки, замерз, топите еще три года!— кричит старик что есть мочи.

Бросилась прислуга с докладом, что баня совсем замерзла, а Иван Быкович стал требовать, чтоб ему царицу — золотые кудри выдали. Царица сама к нему вышла, подала свою белую руку, села на корабль и поехала.

Вот плывут они день и другой; вдруг ей сделалось грустно, тяжко — ударила себя в грудь, оборотилась звездой и улетела на небо.

—  Ну,— говорит Иван Быкович,— совсем пропала! — Потом вспомнил:—Ах, ведь у меня есть товарищи. Эй, старички-молодцы! Кто из вас звездочет?

—  Я, батюшка! Мое дело ребячье,— отвечал старик, ударился оземь, сделался сам звездою, полетел на небо и стал считать звезды; одну нашел лишнюю и ну толкать ее! Сорвалась звездочка с своего места, быстро покатилась по небу, упала на корабль и обернулась царицею—золотые кудри.

Опять едут день, едут другой; нашла на царицу грусть-тоска, ударила себя в грудь, оборотилась щукою и поплыла в море. «Ну, теперь пропала!» —думает Иван Быкович, да вспомнил про последнего старичка и стал его спрашивать:

—  Ты, что ль, горазд ершом плавать?

—  Я, батюшка, мое дело ребячье!—Ударился оземь, оборотился ершом, поплыл в море за щукою и давай ее под бока колоть. Щука выскочила на корабль и опять сделалась царицею—золотые кудри.

Тут старички с Иваном Быковичем распростились, по своим домам пустились; а он поехал к чудо-юдову отцу.

Приехал к нему с царицею—золотые кудри; тот позвал двенадцать могучих богатырей, велел принести вилы железные и поднять ему брови и ресницы черные. Глянул на царицу и говорит:

—  Ай да Ванюша! Молодец! Теперь я тебя прощу, на белый свет отпущу.

—  Нет, погоди,—отвечает Иван Быкович,—не подумавши сказал!

—  А что?

—  Да у меня приготовлена яма глубокая, через яму лежит жердочка; кто по жердочке пройдет, тот за себя и царицу возьмет!

—  Ладно, Ванюша! Ступай ты наперед.

Иван Быкович пошел по жердочке, а царица—золотые кудри про себя говорит:

—  Легче пуху лебединого пройди!

Иван Быкович прошел—и жердочка не погнулась; а старый старик пошел—только на середину ступил, так и полетел в яму.

Иван Быкович взял царицу—золотые кудри и воротился домой; скоро они обвенчались и задали пир на весь мир. Иван Быкович сидит за столом да своим братьям похваляется:

— Хоть долго я воевал, да молодую жену достал! А вы, братцы, садитесь-ка на печи да гложите кирпичи!

На том пиру и я был, мед-вино пил, по усам текло, да в рот не попало; тут меня угощали: отняли лоханку от быка да налили молока; потом дали калача, в ту ж лоханку помоча. Я не пил, не ел, вздумал утираться, со мной стали драться; я надел колпак, стали в шею толкать!




Rambler's Top100
© gatchina3000.ru, 2001-2008