![]() |
Народные Русские Сказкисобранные Александром Афанасьевым |
|
Притворная болезньБывали-живали царь да царица; у царя, у царицы был один сын, Иван-царевич. Вскоре царь умер, сыну своему царство оставил. Царствовал Иван-царевич тихо и благополучно и всеми подданными был любим, ходил он с своим воинством воевать в иные земли, в дальние края, к Пану Плешевичу: рать-силу его побил, а самого в плен взял и в темницу заточил. А был Пан Плешевич куда хорош и пригож! Увидала его царица, мать Ивана-царевича, влюбилась стала частенько навещать его в темнице. Однажды говорит ей Пан Плешевич: — Как бы нам сына твоего, Ивана-царевича, убить? Стал бы я с тобой вместе царствовать! Царица ему в ответ: — Я бы очень рада была, если б ты убил его! — Сам я убить его не смогу: а слышал я, что есть в чистом поле чудище о трех головах. Скажись царевичу больною и вели убить чудище о трех головах да вынуть из чудища все три сердца; я бы съел их—у меня бы силы прибыло. На другой день царица разболелась-расхворалась, позвала к себе царевича и говорит ему таково слово: — Чадо мое милое, Иван-царевич! Съезди в поле чистое; убей чудище о трех головах, вынь из него три сердца и привези ко мне: скушаю—авось поправлюсь! Иван-царевич послушался, сел на коня и поехал. В чистом поле привязал он своего доброго коня к старому дубу, сам сел под дерево и ждет... Вдруг прилетело чудище великое, село на старый дуб—дуб зашумел и погнулся. — Ха-ха-ха! Будет чем полакомиться: конь—на обед, молодец—на ужин! — Эх ты, поганое чудище! Не уловивши бела лебедя, да кушаешь! —сказал Иван-царевич, натянул свой тугой лук и выпустил калену стрелу; разом сшиб чудищу все три головы, вынул три сердца, привез домой и отдал матери. Царица приказала их сжарить; после взяла и понесла в темницу к Пану Плешевичу. Съел он, царица и спрашивает: — Что — будет ли у тебя силы с моего сына? — Нет, еще не будет! А слышал я, что есть в чистом поле чудище о шести головах; пусть царевич с ним поборется. Одно что-нибудь: или чудище его пожрет, или он привезет еще шесть сердец. Царица побежала к Ивану-царевичу: — Чадо мое милое! Мне немного полегчило; а слышала я, что есть в чистом поле другое чудище, о шести головах; убей его и привези шесть сердец. Иван-царевич сел на коня и поехал в чистое поле, привязал коня к старому дубу, а сам сел под дерево. Прилетело чудище о шести головах — весь дуб пошатнулся: — Ха-ха-ха! Конь — на обед, молодец — на ужин! — Нет, чудище поганое! Не уловивши бела лебедя, да кушаешь! Натянул царевич свой тугой лук, пустил калену стрелу и сбил чудищу три головы. Бросилось на него чудище поганое, и бились они долгое время; Иван-царевич осилил, срубил и до-стальные три головы, вынул из чудища шесть сердец, привез и отдал матери. Она того часу приказала их сжарить; после взяла и понесла в темницу к Пану Плешевичу. Пан Плешевич от радости на ноги вскочил, царице челом бил; съел шесть сердец—царица и спрашивает: — Что—станет ли у тебя силы с моего сына? — Нет, не станет! А слышал я, что есть в чистом поле чудище о девяти головах; коли съем его сердца—тогда нешто будет у меня силы с ним поправиться! Царица побежала к Ивану-царевичу: — Чадо мое милое! Мне получше стало; а слышала я, что есть в чистом поле чудище о девяти головах; убей его и привези девять сердец. — Ах матушка родная! Ведь я устал, пожалуй, мне не состоять супротив того чудища о девяти головах! — Дитя мое! Прошу тебя—съезди, привези. Иван-царевич сел на коня и поехал; в чистом поле привязал коня к старому дубу, сам сел под дерево и заспал. Вдруг прилетело чудище великое, село на старый дуб—дуб до земли пошатнулся: — Ха-ха-ха! Конь—на обед, молодец—на ужин! Царевич проснулся: — Нет, чудище поганое! Не уловивши бела лебедя, да кушаешь! Натянул свой тугой лук, пустил калену стрелу и сразу сшиб шесть голов, а с достальными долго-долго бился; срубил и те, вынул сердца, сел на коня и поскакал домой. Мать встречает его: — Что, Иван-царевич, привез ли девять сердец? — Привез, матушка! Хоть с великим трудом, а достал. — Ну, дитя мое, теперь отдохни! Взяла от сына сердца, приказала сжарить и отнесла в темницу к Пану Плешевичу. Пан Плешевич съел, царица и спрашивает: — Что — станет ли теперь силы с моего сына? — Станет-то станет, да все опасно; а слышал я, что когда богатырь в баню сходит, то много у него силы убудет; пошли-ка наперед сына в баню. Царица побежала к Ивану-царевичу: — Чадо мое милое! Надо тебе в баню сходить, с белого тела кровь омыть. Иван-царевич пошел в баню; только что омылся— а Пан Плешевич тут как тут, размахнулся острым мечом и срубил ему голову. Повестил о том царицу—она от радости запрыгала, велела Ивана-царевича зарыть в могилу, а сама стала с Паном Плешевичем в любви поживать да всем царством заправлять. Осталось у Ивана-царевича двое малых сыновей; они бегали, играли, у бабушки-задворенки оконницу изломали. — Ах вы, собачьи сыны!—обругала их бабушка-задворенка.— Зачем оконницу изломали? Прибежали они к своей мамке, стали ее спрашивать: почему-де так неласково обзывают нас? Отвечает мать: — Нет, дитятки! Вы не собачьи сыны; был у вас батюшка, сильный и славный богатырь Иван-царевич, да убил его Пан Плешевич, и схоронили его во сырой земле. — Матушка! Дай нам мешочек сухариков, мы пойдем оживим нашего батюшку. — Нет, дитятки, не оживить его вам. — Благослови, матушка, мы пойдем. — Ну, ступайте; бог с вами! Того часу дети Ивана-царевича срядились и пошли в дорогу. Долго ли, коротко ли шли они—скоро сказка сказывается, не скоро дело делается; попался навстречу им седой старичок: — Куда вы, царевичи, путь держите? — Идем к батюшке на могилу; хотим его оживить. — Ох, царевичи, вам самим его не оживить. Хотите, я помогу? — Помоги, дедушка! — Нате, вот вам корешок; отройте Ивана-царевича, этим корешком его вытрите да три раза перевернитесь через него. Они взяли корешок, нашли могилу Ивана-царевича, разрыли, вынули его, тем корешком вытерли и три раза перевернулись через него — Иван-царевич встал: — Здравствуйте, дети мои малые! Как я долго спал. Воротился домой, а у Пана Плешевича пир идет. Как увидал он Ивана-царевича — так со страху и задрожал. Иван-царевич предал его лютой смерти; попы его схоронили, панихиду отпели и отправились поминки творить; и я тут был - поминал, кутью большой ложкой хлебал, по бороде текло — в рот не попало! |